Письмо второе

Мне кажется, что я совершаю величайшую в мире несправедливость по отношению к чувствам моего сердца, пытаясь изъяснить их вам в своих письмах: как счастлива была бы я, если бы вы могли судить о них по силе вашей собственной страсти! Но я не должна в этом полагаться на вас, и я не могу не высказать вам с живостью много меньшей, чем я это чувствую, что вы не должны были бы меня мучить, как вы это делаете, забвением, которое приводит меня в отчаяние и которое даже постыдно для вас; будет справедливо, чтобы вы потерпели по крайней мере мои жалобы на несчастия, которые я ведь предвидела, когда знала, что вы решились меня покинуть; я сознаю вполне, что весьма обманулась, полагая, что ваше поведение будет прямодушнее, чем это бывает обычно, потому что чрезмерность моей любви ставила меня, казалось бы, выше всяческих подозрений и потому что она была достойна большей верности, чем встречаешь обыкновенно; но ваша наклонность изменить мне превозмогает даже должную признательность за все то, что я сделала для вас; все же я не переставала бы быть столь же несчастной, если бы вы любили меня лишь за то, что я люблю вас, и я желала бы быть обязанной всем единственно лишь вашей склонности; но я настолько далека от подобного положения, что не получила от вас ни единого письма за шесть месяцев; я приписываю все это несчастие тому ослеплению, с которым я отдалась привязанности к вам: не должна ли я была предвидеть, что радости мои кончатся ранее, чем моя любовь? Могла ли я надеяться, что вы останетесь на всю жизнь в Португалии и что вы отречетесь от своего будущего и от своей страны, чтобы думать лишь обо мне? Для моих мук не может быть никакого облегчения, и память о моих радостях исполняет меня отчаяния: неужто все мои желания будут тщетными и я никогда не увижу вас вновь в своей келии со всем тем пылом, теми порывами, которые вы являли мне? Увы! я обольщаю себя, и я слишком хорошо уразумела, что все те чувства, которые владели моей мыслью, моим сердцем, были возбуждаемы в вас лишь желанием некоторых наслаждений и что они прекращались вместе с последними; мне следовало в эти слишком счастливые мгновения призвать на помощь свой разум, чтобы умерить гибельную чрезмерность моих утех и чтобы предупредить меня обо всем, чем я болею ныне; но я всецело отдалась вам, и я не была в состоянии размышлять о том, что могло бы отравить мою радость и помешать мне насладиться всею полнотою пылких проявлений вашей страсти; слишком отрадно было мне ощущать, что я с вами, чтобы я могла думать о том, что вы будете когда-либо далеки от меня; я вспоминаю все же, что говорила вам не раз, что вы сделаете меня несчастной; но эти страхи вскоре рассеивались, и мне доставляло удовольствие жертвовать ими ради вас и предаваться очарованию и лживости ваших уверений; я нашла хорошее средство против всех этих зол, и я быстро освободилась бы от них, если бы не любила вас более; но, увы! что за средство! Нет, я предпочитаю страдать еще более, чем забыть вас. Увы! от меня ли это зависит? Я не могу упрекнуть себя в том, чтобы я хоть на одно мгновение пожелала не любить вас более; вы более достойны сожаления, чем я, и лучше переносить все те страдания, на которые я обречена, нежели наслаждаться убогими радостями, которые даруют вам ваши французские любовницы; я не завидую вашему равнодушию, и вы жалки мне; попытайтесь разлюбить меня; я льщу себя мыслью, что привела вас в такое состояние, что без меня все ваши наслаждения будут несовершенны, и я счастливее вас, ибо душа моя более полна. С недавних пор меня сделали привратницей в этом монастыре; все те, что обращаются ко мне, думают, что я безумна, я не знаю, что отвечаю им. И нужно, чтобы монахини были бы столь же неразумны, как я, чтобы счесть меня способною на какие-либо заботы. Ах, я завидую счастью Эмануэля и Франсиско (двое маленьких португальских лакеев): почему я не пребываю неотлучно при вас, как они? Я последовала бы за вами и, без сомнения, прислуживала бы вам с большой охотой, я ничего другого в мире не желаю более, чем видеть вас; по меньшей мере, вспоминайте обо мне. Я довольствуюсь вашей памятью обо мне; но я не смею быть в ней уверенной; я не ограничивала своих надежд вашими воспоминаниями обо мне, когда видела вас каждодневно; но вы научили меня покоряться всему, что вы захотите; между тем я не раскаиваюсь в том, что обожала вас, я радуюсь тому, что вы обольстили меня; ваше жестокое отсутствие, вечное, может быть, ничуть не умаляет горячности моей любви: я хочу, чтобы все знали о ней, я не делаю из нее тайны, и я в восторге от всего, что сделала ради вас вопреки всем правилам благопристойности; я полагаю отныне всю свою честь и всю свою веру в том, чтобы любить вас самозабвенно всю жизнь, раз я уже начала любить вас; я говорю вам все эти вещи не для того, чтобы заставить вас писать мне. Ах! не принуждайте себя, я желаю от вас лишь того, что исходит от вашего чувства непроизвольно, и я отвергаю всякое выражение вашей любви, которое могло бы затруднить вас; мне доставит удовольствие простить вас, потому что для вас будет, может быть, удовольствием не трудиться писать мне; и я испытываю глубокую наклонность отпустить вам все ваши вины. Один французский офицер имел милосердие пробеседовать со мною сегодня утром три часа сряду о вас, он сказал мне, что Франция заключила мир; если это так, то не смогли бы вы навестить меня и увезти меня во Францию? Но я не заслуживаю этого, поступайте, как вам будет угодно, моя любовь не зависит более от вашего обращения со мною; с тех пор, как вы удалились, я ни одного мгновения не была здорова, и моим единственным удовольствием было произносить ваше имя тысячу раз в день; некоторые из монахинь, зная о плачевном состоянии, в которое я погружена вами, говорят мне о вас весьма часто; я стараюсь как можно реже выходить из своей кельи, где я виделась с вами так часто, и я непрестанно гляжу на ваш портрет, который мне в тысячу раз дороже жизни, он дает мне немного радости; но он дает мне также и много горя, когда я думаю о том, что вас никогда, быть может, не увижу; но почему же стало возможным, что я вас никогда, быть может, больше не увижу? Неужели вы покинули меня навсегда? Я в отчаянии, ваша бедная Мариана не имеет больше сил, она лишается чувств, заканчивая это письмо. Прощайте, прощайте, сжальтесь надо мною.

Письмо четвёртое

Ваш лейтенант только что сказал мне, что буря принудила вас высадиться в королевстве Альгарвов; я боюсь, не сильно ли вы страдали в море, и это опасение настолько завладело мною, что я не помышляла более о собственных горестях. Вполне ли вы уверены, что ваш лейтенант принимает более живое участие во всем, что с вами происходит, чем я? Почему же он лучше осведомлен об этом, и, наконец, почему вы не писали мне? Для меня великое несчастие, если со времени вашего отъезда вы не нашли для этого никакого случая! и величайшее, если вы подобным случаем не воспользовались; ваша несправедливость и ваша неблагодарность безмерны; но я была бы в отчаянии, если бы они навлекли на вас какое-либо злоключение, и я предпочитаю, чтобы они остались безнаказанными и не были отомщены. Я противлюсь всему, что должно было бы убедить меня в том, что вы не любите меня, и я чувствую гораздо большую склонность слепо предаться своей страсти, чем прислушиваться к причинам, по которым я могла бы жаловаться на ваше безразличие. От каких тревог вы избавили бы меня, если бы ваше отношение ко мне в первые дни нашей близости было бы столь же небрежным, каким оно представилосьмне с некоторых пор! Но кто не был бы, подобно мне, введен в заблуждение столькими проявлениями страстной любви, и кому бы они не показались искренними? Как мучительно и трудно решиться на то, чтобы долгое время сомневаться в прямодушии тех, кого любишь! Я знаю, что для вас достаточно любого оправдания; вам даже не надо брать на себя заботу оправдывать себя: любовь, которую я питаю к вам, столь надежно вам служит, что я могу согласиться признать вас виновным лишь ради того, чтобы самой насладиться радостью найти вам оправдание. Вы покорили меня вашей настойчивостью, вы воспламенили меня своими восторгами, вы очаровали меня своей предупредительностью, вы дали мне уверенность своими клятвами; я поддалась своему страстному влечению, и следствием столь приятного и счастливого начала явились лишь слезы, лишь вздохи, лишь горестная смерть, и я ничем не могу этому помочь. Нет слов, любя вас, я испытала нежданные наслаждения, но я плачу за них неслыханными муками, и все те чувства, которые вы мне внушаете, проявляются с мучительной силой. Если бы я противилась вашей любви с упорством, если бы я подала вам повод к огорчению, к ревности, чтобы сильнее воспламенить вас, если бы вы заметили во мне какую-либо лицемерную сдержанность, если бы, наконец, я пыталась побороть рассудком свое естественное влечение к вам, которое вы сумели сразу сделать очевидным для меня, то (хотя мои усилия, без сомнения, оказались бы бесплодными) вы были бы вправе сурово наказать меня и воспользоваться своею властью. Но вы показались мне достойным любви еще до того, как вы сказали, что любите меня; вы поведали мне о своей великой страсти, я была восхищена этим признанием и отдалась во власть беззаветной любви. Вы не были ослеплены, как я, почему же вы допустили, чтобы я дошла до того состояния, в котором нахожусь ныне? Что вы рассчитывали делать со всеми моими порывами, которые могли всего лишь обременить вас? Вы отлично знали, что не всегда будете в Португалии, так почему же вы выбрали тут именно меня, чтобы ввергнуть меня в подобное несчастие? Вы нашли бы, без сомнения, в этой стране другую женщину, более красивую, чем я; она дала бы вам столько же наслаждений, раз уж вы жаждали лишь грубых утех, она была бы вам верной любовницей, пока виделась бы с вами, и со временем она бы утешилась в разлуке; вы могли бы покинуть ее без лукавства и без жестокости. Со мной же вы вели себя как тиран, думающий о том, как подавлять, а не как любовник, стремящийся лишь к тому, чтобы нравиться. Увы, почему вы так сурово обращаетесь с сердцем, которое принадлежит вам? Я знаю, что вы столь же легко поддаетесь убеждениям, направленным против меня, как я предубеждаюсь в вашу пользу. Я воспротивилась бы — и для этого мне не понадобилось бы всей моей любви, это не показалось бы мне чем-то необычайным — даже более убедительным доводам, чем могут быть те, что принудили вас покинуть меня; они показались бы мне весьма неубедительными, да и нет таких доводов, которые когда-либо могли бы заставить меня расстаться с вами. Вы же желали воспользоваться теми предлогами, которые вы отыскали, чтобы возвратиться во Францию. Отплывал корабль, что же вы дали ему отплыть? Вы получили письма от своей родни, но разве вам не ведомы все те гонения, которые я претерпела от своей? Ваша честь понуждала вас покинуть меня, но разве я сколько-нибудь щадила свою? Вы были обязаны явиться на службу к своему королю; если все, что говорят о нем, правда, он обошелся бы без вашей помощи и не взыскал бы с вас за отсутствие. Для меня было бы слишком большим счастьем, если бы мы проводили нашу жизнь вместе; но раз необходимо было, чтобы жестокая разлука стала между нами, я должна, кажется мне, радоваться тому, что не погрешила против верности, и ни за какие блага в жизни я не хотела бы быть повинной в столь черном деле. Как! вы познали глубину моего сердца и моей нежности, и вы могли решиться оставить меня навсегда и отдать меня на произвол страшных мыслей о том, что вы вспомните обо мне лишь для того, чтобы принести меня в жертву новой страсти? Пусть я сознаю, что люблю вас как безумная; все же я не жалуюсь на смятение своего сердца, я привыкаю к его треволнениям, и я не могла бы жить без той единственной радости, которую я обретаю и которой наслаждаюсь, продолжая любить вас среди тысячи терзаний; но меня неотступно преследует до болезненной крайности ненависть и отвращение решительно ко всему на свете; моя родня, мои друзья и этот монастырь невыносимы для меня; все, что я вынуждена видеть, все, что мне приходится делать поневоле, постыло мне: я столь поглощена своей страстью, что мне кажется, будто все мои поступки и все мои обязанности должны относиться только к вам. Да, я даже словно испытываю нечто вроде укоров совести, если не все мгновения моей жизни посвящаются вам. Что сталось бы со мною, увы, без той ненависти, без той любви, которые переполняют мое сердце? Сумела ли бы я пережить то, что волнует меня непрестанно, чтобы вести жизнь спокойную и бесстрастную? Эта пустота и эта нечувствительность не могут удовлетворить меня. Все окружающие заметили полнейшую перемену в моем нраве, в моем поведении, во всей моей личности; мать моя говорила со мною об этом с досадою, а затем с некоторой добротою; я не знаю, что отвечала ей, мне кажется, что я призналась ей во всем. Самые суровые из монахинь соболезнуют тому состоянию, в котором я нахожусь, оно вызывает в них даже некоторое почтительное и бережное отношение ко мне; все тронуты моей любовью, вы же сохраняете полнейшее безразличие ко мне, вы пишете мне лишь холодные письма; они полны повторений, бумага заполнена в них лишь наполовину, и в них грубо обнаруживается, что вы умираете от нетерпения их поскорее закончить. Дона Бритеш настоятельно побуждала меня в последние дни выйти из моей кельи и, желая развлечь меня, повела меня прогуляться на тот балкон, откуда открывается вид на Мертолу. Я последовала за ней и тотчас же была настигнута жестоким воспоминанием, которое заставило меня проплакать весь остаток дня. Она привела меня обратно, и я бросилась на свою постель, где я без конца размышляла о маловероятной для меня возможности когда-либо излечиться. Все то, что предпринимается, чтобы доставить мне облегчение, делает мою муку горше, и я нахожу в самих лекарствах повод к вящей скорби. Я часто видела, как вы проезжали мимо этого места с осанкою, очаровавшей меня; и я была на этом балконе в тот роковой день, когда я впервые ощутила действие своей несчастной страсти; мне представилось, что вы желали понравиться мне, меж тем как вы меня и не знали; я убеждала себя в том, что вы заметили меня среди всех, бывших со мною вместе; я воображала, что вы задерживались, потому что вам было приятно, чтобы я лучше видела вас, и я восхищалась вашей ловкостью, когда вы гарцевали на коне, я ощущала внезапный страх, когда вы принуждали его взять какое-либо препятствие: одним словом — я тайно интересовалась всеми вашими поступками, я ясно чувствовала, что вы мне не безразличны, и я относила к себе все, что бы вы ни сделали. Вам слишком хорошо известно продолжение подобного начала, и, хоть у меня и нет причин о нем умалчивать, я все же не должна вам писать об этом из опасения усугубить, если это еще возможно, вашу вину передо мною; к тому же я не хотела бы иметь основания упрекать себя в стольких бесплодных усилиях, сделанных для того, чтобы вынудить вас оставаться мне верным. Все равно вы не станете верным. Возможно ли для меня ожидать от своих писем, от своих укоров воздействия на вашу неблагодарность, коль скоро на нее не подействовали ни моя любовь, ни моя безмерная доверчивость? Я слишком уверена в своем несчастии, ваш несправедливый поступок не оставляет ни малейшего повода сомневаться в нем, и я должна опасаться всего, раз вы меня покинули. Как знать, очаровали ли вы лишь меня одну, или вы покажетесь привлекательным и для взора других? Мне представляется, что мне не было бы неприятно, если бы чувства других послужили бы в некотором роде оправданием для меня, и я желала бы, чтобы все женщины Франции признали бы вас достойным любви, но чтобы ни одна не полюбила бы вас и ни одна не понравилась бы вам. Пусть это пожелание будет смешным и неосуществимым; между тем мне пришлось испытать в полной мере, что вы не способны на большое постоянство и что вам не трудно будет позабыть меня без всякой помощи со стороны; быть может, для меня было бы желательнее, чтобы вам представился для этого достаточный предлог; правда, это сделало бы меня еще несчастнее, но зато вы не были бы столь виновны: я ясно вижу, что вы остаетесь во Франции ничем не связанным, без поводов для особенного удовлетворения своим пребыванием; утомительность долгого пути, какие-либо внешние условности и боязнь не быть в состоянии отвечать на мои любовные восторги единственно удерживают вас. Ах, не сторонитесь меня, я удовлетворюсь тем, чтобы видеться с вами от времени до времени и сознавать, что мы находимся в одном и том же месте. Но не обольщаюсь ли я? Вы были, быть может, глубже поражены суровостью и недоступностью другой, чем моей благосклонностью? Возможно ли, что чье-либо крутое обращение воспламенило вас? Но прежде чем отдаться большой страсти, подумайте о моих великих страданиях, о шаткости моих решений, о противоречивости моих чувствований, об отсутствии меры в моих письмах, о моем доверии, о моем отчаянии, о моих желаниях, о моей ревности! Ах! вы сами ввергаете себя в несчастье; я вас заклинаю извлечь предостережение из положения, в котором я нахожусь, и пусть то, что я переношу ради вас, послужит вам по меньшей мере на пользу. Вы сделали мне, тому уже пять или шесть месяцев, тягостное признание, с чрезмерной откровенностью посвятив меня в то, что любили в своей стране одну даму; если это она препятствует вашему возвращению, известите меня об этом, чтобы я не томилась более ожиданием. Какой-то остаток надежды еще поддерживает меня, и я предпочитаю (если она не может осуществиться) утратить ее совершенно и погибнуть сама; пошлите мне ее портрет с каким-либо из ее писем. И напишите мне обо всем, что она говорит вам; быть может, я найду в этом какие-либо причины для того, чтобы утешиться или скорбеть еще более; я не могу оставаться в настоящем своем состоянии, и нет перемены, которая не показалась бы мне желанной. Я хотела бы также иметь портреты вашего брата и вашей невестки: все, что сколько-нибудь прикосновенно к вам, мне бесконечно дорого, и я безгранично предана всему, что вам мило: я отреклась от всякой власти над собою, есть мгновения, когда мне кажется, что я могла бы покориться настолько, чтобы стать служанкою той, которую вы любите; я столь подавлена вашей суровостью и вашим пренебрежением, что я иногда не смею даже думать о своей любви, что я боюсь вызвать ваше неудовольствие всяким упоминанием о своей ревности, что мне представляется величайшей виной, если я обращаюсь к вам с упреками: я часто убеждаю себя, что не должна показывать с тем неистовством, с которым я это делаю, чувства, которых вы не одобряете. Офицер уже давно дожидается письма; я решилась было написать его так, чтобы вы приняли его без неприязни; но оно слишком безрассудно, надо кончать его. Увы! не в моей власти решиться на это, мне мнится, что я говорю с вами, когда пишу вам, и что вы как будто несколько приближаетесь ко мне. Следующее письмо не будет ни столь длинным, ни столь назойливым, с этой уверенностью вы сможете вскрыть его и прочесть: я сознаю, что не должна более говорить вам о страсти, которая тягостна для вас, и я не стану более говорить о ней. Через немного дней исполнится год с тех пор, как я беззаветно отдалась вам; ваша страсть казалась мне весьма пылкой и искренней, и — я никогда бы не помыслила, что, отвечая на нее, я настолько оттолкну вас, что вынужу совершить плавание в пятьсот миль и подвергнуться опасности кораблекрушений, лишь бы только удалиться от меня. Я ни от кого не заслужила подобного обхождения; вы могли бы вспомнить о моей стыдливости, о моем смущении, о моем душевном волнении, но вы не вспоминаете о вещах, которые могли бы заставить вас любить меня против воли. Офицер, который должен доставить вам это письмо, в четвертый раз просит напомнить мне, что спешит отправляться. Как он тороплив! Он, без сомнения, покидает какую-нибудь несчастную в этом крае. Прощайте, мне труднее окончить свое письмо, чем вам было покинуть меня, быть может, навсегда. Прощайте, я не смею ни назвать вас тысячей нежных имен, ни отдаться без принуждения всем движениям своей души: я люблю вас в тысячу раз более своей жизни, в тысячу раз более, чем мысль моя способна вместить.  Как вы суровы ко мне, как жестоки! Вы не пишете ко мне, я не могла удержаться, чтобы вам еще раз не сказать этого; я опять начинаю сначала, офицер уедет; ну так что же! пусть уезжает, я пишу более для себя, чем для вас: я стремлюсь лишь найти облегчение; в то же время я знаю, что размеры письма испугают вас, что вы не станете его читать; что я сделала, чтобы быть столь несчастной? И почему вы отравили мою жизнь? Почему я не родилась в другой стране? Прощайте, простите меня. Я не осмеливаюсь более просить вас любить меня; смотрите, до чего довела меня моя судьба. Прощайте.